Читая «Лолиту» в Тегеране - Азар Нафиси

И что было дальше, спрашиваем мы? – А, – говорит она, точно очнувшись от забытья, – да ничего. – Ничего? – Нет, этот идиот даже не спросил, с чего я вдруг ускорилась. Просто из вежливости зашагал быстрее. Через некоторое время мне надоело, мы распрощались, потом я перестала отвечать на их расспросы, и они перестали звонить. Наверняка сейчас он счастливо женат на девушке, которая к тому же меня стройнее, – она весело взглянула на нас. Ясси любила смешные истории, даже если предметом насмешек была она сама.

У Ясси выдалась напряженная неделя – новый поклонник, дядин отъезд в Штаты. Когда ее дядя приезжал в Иран – а это случалось нечасто – у Ясси возникало много сомнений и вопросов, и потом еще несколько недель она испытывала смутное тревожное томление, хотя его причина была ей неясна. Она знала, что должна поехать в Америку, как в двенадцать лет знала, что должна продолжить играть на запрещенном музыкальном инструменте. Занятия музыкой, поступление в Тегеранский университет, на котором она настояла, этот кружок – все готовило ее к конечной цели: воссоединиться со своими дядями и вкусить наконец запретного плода, который вечно висел над жизнями ее матери и теток, манил, но оставался недоступным. Женщины в ее семье образованностью и умом не уступали мужчинам; им не хватало одного – свободы. У Ясси не было выбора, кроме как равняться на своих дядей – не то чтобы она мечтала стать во всем на них похожей, но ей хотелось иметь права, которые у мужчин, как ей казалось, забрать было невозможно.

Я не хотела, чтобы она выходила замуж. Я хотела, чтобы она прошла испытания и преодолела преграды. Шансы были не в ее пользу, начиная от возражений семьи – немыслимо, чтобы иранская девушка поехала учиться за границу – до огромных финансовых сложностей. Кроме того, ей предстояло собственно поступить в американский колледж и получить визу. Я хотела, чтобы у нее все получилось, не только ради нее самой, но ради нас всех. Мне всегда хотелось, чтобы самые невероятные мечты сбывались.

«Гость мужского пола» в тот день наведался не только к Ясси; Саназ тоже нашлось что рассказать. После неудачной помолвки Саназ пошла в разнос и стала ходить на свидания с разными поклонниками. Она рассказывала об инженере с американским образованием и грин-картой – символ высокого статуса в Иране; тот увидел ее на семейном портрете и по приезду в Тегеран отыскал и пригласил в швейцарский ресторан. Другой поклонник, богатый коммерсант, радовался мысли, что его жена будет образованной и красивой и обещал купить ей целую библиотеку, чтобы она никогда не выходила из дома. Таких историй было много. После фиаско с женихом Саназ надо было отвести душу.

– Учись на наших ошибках, – сказала Азин. – Зачем тебе замуж? – В ее голос вернулись кокетливые нотки. – Не принимай поклонников всерьез – просто ходи по ресторанам и веселись.

Пытаясь помочь Азин, моя подруга-адвокат столкнулась с большими сложностями. Сначала Азин жаждала развода. Но через десять дней пришла в контору моей подруги с мужем, свекровью и золовкой и заявила, что шанс на примирение есть. Впрочем, вскоре после этого она вломилась в контору без предупреждения вся в синяках, заявила, что муж снова ее избил, забрал ее маленькую дочку и отвез в дом свекрови. Вечером он уже стоял на коленях у ее кровати, плакал и умолял ее не бросать его. Когда я упомянула об этом Азин, та снова расплакалась и сказала, что если она с ним разведется, он заберет у нее ребенка. Дочка для нее все, а вы же знаете суды, опеку всегда присуждают отцу. А он хочет забрать ребенка лишь с одной целью – насолить ей, Азин. Он никогда не будет заниматься воспитанием дочери, скорее всего, отправит ее к свекрови, и дело с концом. Азин подала на канадскую визу, но даже если бы ее заявку одобрили, без разрешения мужа она не могла выехать из страны. Без разрешения мужа я могу только покончить с собой, в отчаянии заключила она.

Манна поддерживала Азин, хотя ей трудно было в этом признаться.

– На твоем месте я бы как можно скорее сбежала из страны, – посоветовала она Саназ. – Не оставайся здесь и не выходи ни за кого, кто планирует здесь остаться. Ты тут сгниешь.

Махшид взглянула на нее с укором.

– Это же наша родина, – произнесла она, выпятив губы. – Мы столько можем для нее сделать.

– Да ничего мы не можем – ничего! – уверенно и безапелляционно провозгласила Манна.

– Ты можешь писать, а вы – преподавать, – возразила Махшид и коротко взглянула на меня. – Нам нужны хорошие критики. И хорошие учителя.

– Да, – сказала Манна, – хорошие учителя вроде профессора Нафиси. Она работала не покладая рук столько лет, и что? На днях Нима сказал, что даже уличные торговцы больше зарабатывают; стоило ли тратить столько лет и учиться на магистра английской литературы?

– Если все уедут, – сказала Махшид, упершись взглядом в пол, – кто построит в нашей стране что-то стоящее? Как можно быть такими безответственными?

Я спрашивала себя об этом днем и ночью. Мне и Биджан говорил: не могут все взять и уехать из страны, это наш дом. Мир огромен, сказал волшебник, когда я пришла к нему со своими печалями. Вы можете писать и преподавать в любой точке мира. Там вас будут и больше читать, и лучше слышать. Так уезжать или нет? В конечном итоге это очень личное решение, рассудил волшебник. Я всегда восхищался честностью вашего бывшего коллеги, сказал он. Какого бывшего коллеги, спросила я? Доктора А. – тот сказал, что уезжает по одной причине: чтобы спокойно пить пиво. Надоели уже эти лжепатриоты, которые все свои личные изъяны и желания прикрывают патриотическим пылом. Они остаются в стране, потому что им больше нигде не прожить; за границей они уже не будут большими шишками, как здесь, а сколько разговоров о «жертве ради родины»! Те же, кто уехал, утверждают, что сделали это, чтобы издалека критиковать и разоблачать режим. Зачем эти отговорки?

В чем-то он был прав, но все было сложнее. Например, я знала, что Биджан хотел остаться в Иране не просто потому, что в Штатах он не нашел бы работу и чувствовал бы себя чужим – вся его семья жила в Америке, да и